Фамильная честь Вустеров - Страница 24


К оглавлению

24

     Удар был жестокий, но Стиффи мгновенно нанесла ответный:

     – Оутс, вы  осел. Ну   разве  есть хоть  одна собака  в мире,  которая пропустит полицейского на  велосипеде? Так уж  собаки устроены. И  потом,  я уверена:  вы   сами   виноваты.   Наверняка   дразнили  Бартоломью,  словом, спровоцировали нападение, и я этого так не оставлю, до палаты  лордов дойду, зарубите  себе  на  носу.  А  этого джентльмена  я  прошу  выступить  в роли свидетеля. – Она повернулась ко мне  и только тут заметила, что я не просто джентльмен, а старый друг.

     – А, Берти, привет.

     – Привет, Стиффи.

     – Вы когда здесь появились?

     – Недавно.

     – Видели, что произошло?

     – Еще бы. Я, можно сказать, наблюдал весь бой на ринге из первого ряда партера.

     – В таком случае ждите повестки с вызовом в суд.

     – Рад услужить вам.

     Полицейский тем временем произвел осмотр, занес его данные  в блокнот и принялся вслух подводить итоги:

     – На правой коленке ссадина. Разбит левый локоть. Оцарапан нос. Одежда испачкана в глине,  придется  отдавать в чистку. К  тому  же сильнейший шок. Очень скоро, мисс, вы предстанете перед судом.

     Он сел  на велосипед и поехал прочь, а  Бартоломью так яростно рванулся за  ним вслед, что  Стиффи  едва  удержала  в руках  трость.  Она  проводила полицейского откровенно кровожадным  взглядом, явно жалея, что под рукой нет булыжника. Потом вернулась ко мне, и я сразу же приступил к делу:

     – Стиффи, я, конечно, страшно рад вас видеть,  вы, конечно, потрясающе выглядите, но не будем задерживаться на светских реверансах.  Скажите, у вас находится  маленький  блокнот в кожаном коричневом переплете, который  Гасси Финк-Ноттл выронил вчера из кармана возле конюшен?

     Она молчала, поглощенная  своими собственными мыслями, – явно о только что отбывшем Оутсе. Я повторил вопрос, и она вышла из транса.

     – Блокнот?

     – Да, маленький такой, в коричневом кожаном переплете.

     – В нем множество оскорбительного зубоскальства, да?

     – Именно!

     – Да, он у меня.

     Я  издал  ликующий   вопль  и  вскинул  руки  к  небесам.  Скотч-терьер Бартоломью неприязненно покосился на меня и  проворчал что-то по-шотландски, однако я  не удостоил его вниманием.  Пусть хоть целая  свора скотч-терьеров скалит на меня зубы и рычит – им не омрачить этот счастливый миг.

     – Слава Богу, гора с плеч!

     – А что, блокнот принадлежит Гасси Финк-Ноттлу?

     – Ему.

     – Как,  неужели  эти великолепные портреты Родерика  Спода  и  дядюшки Уоткина написал Гасси? Никогда не думала, что у него такой талант.

     – Никто не думал. Это очень интересная история. Вот послушайте...

     – Только я не понимаю, зачем тратить время на Спода и дядюшку Уоткина, когда на свете  существует  Оутс, его сам Бог  велит  осмеивать. Жуткий тип, доводит меня до умопомрачения. Красуется вечно на своем дурацком велосипеде, сам же на неприятности нарывается, а  как только нарвался – все, видите ли, кругом  виноваты.  Спрашивается,  почему  он  не  дает  проходу  несчастному Бартоломью? Все до единой собаки  в  деревне норовят вцепиться ему в  брюки, пусть не отпирается.

     – Стиффи, где блокнот? – спросил я, возвращая ее к нашим баранам.

     – Бог с  ним,  с  блокнотом. Меня больше интересует  Юстас  Оутс.  Как выдумаете, он в самом деле подаст на меня в суд?

     Я сказал,  что да, подаст, именно  такое впечатление у  меня сложилось, если  читать  между  строк,   фигурально   говоря,  и  Стиффи  сделала  moue, кажется,  так  это называется... или не так?... словом, надула губки и нахмурилась.

     – Я тоже думаю, что он всерьез. Юстас Оутс – форменный людоед, точнее про него не скажешь. Рыщет по округе и выискивает, кого  бы  сожрать. Что ж, значит, дядюшке Уоткину прибавится работы.

     – О чем вы?

     – Он будет рассматривать иск против меня.

     – Он что же,  продолжает работать, хоть и ушел в отставку?  – спросил я,  вспомнив  с  легким  беспокойством  разговор,  который  состоялся  между экс-судьей  и  Родериком Сподом в гостиной, где  была  выставлена  коллекция старинного серебра.

     – Он ушел  в  отставку только с Бошер-стрит.  Если  человек родился на свет с судейской жилкой, ее ничем не вытравишь. Сейчас он у нас добровольный мировой судья. Проводит в библиотеке что-то вроде заседаний Звездной палаты. Туда-то  меня  и  вызывают. Чем бы  я  ни  занималась – гуляю  ли, ухаживаю за цветами, сижу у себя в комнате и с увлечением читаю книгу, – дворецкий меня всюду отыщет и сообщит,  что я приглашаюсь в библиотеку. А там  восседает за столом с важным видом дядюшка Уоткин, и Оутс тут как тут – готовится давать показания.

     Я  представил  себе  картину.  Н-да,  приятного  мало.  Не  позавидуешь девушке, у которой в доме такое творится.

     – И каждый раз одно и то же. Он надевает свою черную судейскую шапочку и объявляет, что на меня налагается штраф. Говори я, не говори – он никогда не слушает. По-моему, он не знает самых азов судопроизводства.

     – К такому же выводу пришел и я, когда он меня судил.

     – И ведь что самое гнусное: ему в точности известно, сколько я получаю на карманные расходы,  и  он всегда может высчитать,  на  какую именно сумму ограбить меня. В этом  году  два  раза  оставлял  меня  без  гроша, и все по наущению этого  подонка Оутса: за  превышение скорости в населенном пункте и за то, что Бартоломью слегка, ну просто почти совсем незаметно куснул его за ногу.

24