– Если об этом узнает младший класс воскресной школы! – простонал он, дрожа всем телом.
Я хорошо понимал друга. Человек в его положении должен вести себя очень осмотрительно. Прихожане ожидают от священника ревностного исполнения своих обязанностей. Они представляют себе его пастырем, который читает проповеди о разных там хеттеях, аморреях и как они еще называются, возвращает мудрым словом на путь истинный грешника, кормит супом болящих, поправляет им подушки, ну и все прочее. Когда же они обнаружат, что он стащил у полицейского каску, они изумленно посмотрят друг на друга с осуждением в глазах и спросят, достоин ли этот человек выполнять столь высокую миссию. Вот что тревожило Пинкера и не позволяло быть прежним жизнерадостным священником, который так весело смеялся на последнем празднике в воскресной школе, что все до сих пор не могут его забыть.
Стиффи захотела приободрить возлюбленного.
– Прости меня, милый. Если ее вид тебя расстраивает, лучше я ее уберу. – Она подошла к комоду и засунула каску в ящик. – Только я не понимаю, почему ты расстраиваешься. Мне кажется, ты должен радоваться и гордиться. А теперь расскажи мне все.
– Пожалуйста, – поддержал ее я. – Хочется узнать из первых рук.
– Ты крался за ним, как тигр? – спросила Стиффи.
– Конечно, крался, – с укоризной подтвердил я. (До чего глупая девица!) – Неужели вы допускаете мысль, что он мог подбежать открыто, ни от кого не таясь? Нет, он неотступно полз за ним, как змея, и когда тот сел отдохнуть возле перелаза у изгороди или где-нибудь еще и, ни о чем не подозревая, закурил трубочку, Пинкер и осуществил свой план, так ведь?
Гарольд Пинкер сидел, уставясь в пустоту, и на его лице было все то же мрачное, тревожное выражение.
– Не садился он отдыхать у перелаза. Он стоял, опершись о перила. Когда ты ушла от меня, Стиффи, я решил прогуляться и все обдумать, прошел по полю Планкетта и хотел перейти на соседнее, как вдруг увидел впереди какую-то темную фигуру, это был он. Я кивнул. Как ясно я представлял себе эту сцену!
– Надеюсь, – сказал я, – ты вспомнил, что сначала надо сбить каску на лицо, а потом рвануть вверх?
– Ничего этого не понадобилось. Каска была не на голове. Он снял ее и положил на траву. Я подкрался и схватил ее.
Я строго посмотрел на него.
– Как же так. Пинкер, ты нарушил правила игры.
– Ничего он не нарушал, – пылко возразила Стиффи. – Я считаю, он проявил величайшую ловкость.
Я не мог отступить со своих позиций. У нас в "Трутнях" очень строгие взгляды на этот счет.
– Разработаны специальные приемы, чтобы похищать у полицейских каски. Ты их не применял, – решительно стоял на своем я.
– Это совершеннейшая чепуха, – отмахнулась от меня Стиффи. – Любимый, ты был изумителен.
Я пожал плечами.
– Что вы скажете по этому поводу, Дживс?
– Думаю, мне не стоит высказывать свое мнение, сэр.
– Правильно, не стоит, – подхватила Стиффи. – И вам, Берти Вустер, не стоит, никого ваше мнение не интересует. И вообще, что вы о себе воображаете? – Она все больше распалялась. – Никто вас не звал, а вы заявились в спальню к девушке и поучаете, как можно похищать каски, а как нельзя. Вы сами не скажешь, чтоб проявили чудеса ловкости в этом искусстве, иначе бы вас не арестовали и не привели утром на Бошер-стрит, где вам пришлось пресмыкаться перед дядей Уоткином в надежде отделаться всего лишь штрафом.
– Я вовсе не пресмыкался перед старым бандитом, – возмутился я. – Я держался спокойно и с большим достоинством, как вождь краснокожих на костре. Что до моей надежды отделаться штрафом...
Стиффи не желала ничего слушать.
– Я просто хотел сказать, что приговор ошарашил меня. Я был убежден, что довольно простого замечания. Но все это к делу не относится, важно другое: Пинкер в эпизоде с полицейским действовал вопреки правилам. Это так же безнравственно, как стрелять в сидящую птицу. И я не могу изменить своего мнения.
– Я тоже не могу изменить своего мнения, что вам нечего делать в моей спальне. Зачем вы здесь торчите?
– Да, я тоже удивился, – сказал Пинкер, впервые затронув эту тему. Конечно, я понимал, что у него есть все основания недоумевать, почему он застал такое сборище в спальне, где обитает одна только его возлюбленная. Я сурово посмотрел на нее.
– Вы отлично знаете, почему я здесь. Я вам объяснил. Я пришел сюда, чтобы...
– Ах да, конечно. Дорогой, Берти пришел ко мне за книгой. Но боюсь... – тут она вонзила в мои глаза холодный зловещий взгляд, – боюсь, я пока не могу дать ему ее. Я еще сама не дочитала. Кстати, дорогой, – продолжала она, не выпуская из меня цепкого хищного взгляда, – Берти сказал, что будет счастлив помочь нам в нашем плане с серебряной коровой.
– Дружище, неужели ты согласен? – радостно встрепенулся Пинкер.
– Конечно, согласен, – сказала Стиффи. – Он только сейчас говорил мне, какое удовольствие это ему доставит.
– Ты не против, если я расквашу тебе нос?
– Конечно, он не против.
– Понимаешь, я должен быть в крови. Кровь – это главное.
– Ну конечно же, конечно, – нетерпеливо вступила Стиффи. Казалось, она торопится завершить сцену. – Он все понимает.
– Берти, а когда ты сочтешь возможным провести операцию?