Фамильная честь Вустеров - Страница 49


К оглавлению

49

     – Если об этом узнает младший класс воскресной школы! – простонал он, дрожа всем телом.

     Я хорошо понимал друга. Человек в его положении должен вести себя очень осмотрительно. Прихожане  ожидают от священника ревностного исполнения своих обязанностей. Они представляют себе его пастырем, который читает проповеди о разных там хеттеях,  аморреях и как  они еще называются,  возвращает  мудрым словом  на  путь  истинный  грешника,  кормит  супом болящих, поправляет  им подушки,  ну  и все  прочее.  Когда  же  они  обнаружат,  что  он  стащил  у полицейского каску, они  изумленно посмотрят друг  на друга с  осуждением  в глазах и  спросят, достоин ли этот  человек выполнять столь  высокую миссию. Вот  что  тревожило  Пинкера  и  не  позволяло  быть  прежним жизнерадостным священником, который так  весело смеялся на последнем празднике в воскресной школе, что все до сих пор не могут его забыть.

     Стиффи захотела приободрить возлюбленного.

     – Прости меня, милый. Если ее вид тебя расстраивает, лучше я ее уберу. – Она  подошла  к  комоду  и засунула каску в ящик. – Только я не понимаю, почему ты расстраиваешься. Мне кажется, ты должен радоваться  и гордиться. А теперь расскажи мне все.

     – Пожалуйста, – поддержал ее я. – Хочется узнать из первых рук.

     – Ты крался за ним, как тигр? – спросила Стиффи.

     – Конечно, крался, – с укоризной подтвердил я. (До чего глупая девица!) – Неужели вы допускаете мысль, что  он мог подбежать открыто, ни от кого не таясь? Нет, он неотступно полз за ним, как змея, и  когда  тот сел отдохнуть возле перелаза  у изгороди или  где-нибудь еще  и, ни о  чем не  подозревая, закурил трубочку, Пинкер и осуществил свой план, так ведь?

     Гарольд Пинкер сидел, уставясь в пустоту,  и на его лице было все то же мрачное, тревожное выражение.

     – Не  садился  он отдыхать у  перелаза.  Он стоял, опершись о  перила. Когда ты ушла от меня, Стиффи, я решил прогуляться и все обдумать, прошел по полю  Планкетта  и хотел  перейти  на  соседнее,  как  вдруг  увидел впереди какую-то темную  фигуру, это  был он. Я кивнул. Как  ясно я представлял себе эту сцену!

     – Надеюсь, – сказал  я, – ты вспомнил, что сначала надо  сбить каску на лицо, а потом рвануть вверх?

     – Ничего этого не понадобилось. Каска  была не на голове. Он снял ее и положил на траву. Я подкрался и схватил ее.

     Я строго посмотрел на него.

     – Как же так. Пинкер, ты нарушил правила игры.

     –  Ничего  он не нарушал, – пылко  возразила Стиффи. – Я считаю,  он проявил величайшую ловкость.

     Я не  мог отступить  со своих позиций. У нас  в "Трутнях" очень строгие взгляды на этот счет.

     – Разработаны специальные приемы, чтобы похищать  у полицейских каски. Ты их не применял, – решительно стоял на своем я.

     – Это  совершеннейшая  чепуха,  –  отмахнулась  от   меня  Стиффи. – Любимый, ты был изумителен.

     Я пожал плечами.

     – Что вы скажете по этому поводу, Дживс?

     – Думаю, мне не стоит высказывать свое мнение, сэр.

     – Правильно,  не стоит, – подхватила Стиффи. –  И вам, Берти Вустер, не  стоит,  никого  ваше  мнение не  интересует. И  вообще,  что  вы  о себе воображаете? – Она  все больше  распалялась. –  Никто  вас не  звал, а  вы заявились в  спальню к  девушке и поучаете, как можно  похищать каски, а как нельзя. Вы сами не скажешь, чтоб проявили чудеса ловкости в  этом искусстве, иначе  бы вас  не арестовали  и  не привели  утром на  Бошер-стрит, где  вам пришлось пресмыкаться перед дядей  Уоткином  в надежде отделаться всего лишь штрафом.

     – Я вовсе не пресмыкался перед  старым бандитом, – возмутился я. – Я держался спокойно и с большим достоинством, как вождь краснокожих на костре. Что до моей надежды отделаться штрафом...

     Стиффи не желала ничего слушать.

     – Я  просто хотел сказать, что приговор ошарашил  меня. Я был убежден, что довольно простого  замечания.  Но  все это к делу  не  относится,  важно другое: Пинкер в эпизоде с полицейским действовал вопреки  правилам. Это так же безнравственно, как стрелять в сидящую птицу. И я не могу изменить своего мнения.

     – Я тоже не могу изменить  своего мнения, что вам нечего делать в моей спальне. Зачем вы здесь торчите?

     – Да, я тоже удивился,  –  сказал Пинкер, впервые затронув эту  тему. Конечно, я понимал,  что  у него есть все  основания  недоумевать, почему он застал такое сборище в спальне, где обитает одна только его  возлюбленная. Я сурово посмотрел на нее.

     – Вы  отлично знаете,  почему я здесь. Я вам  объяснил. Я пришел сюда, чтобы...

     – Ах да, конечно. Дорогой, Берти  пришел ко мне за книгой. Но боюсь... – тут она вонзила в мои глаза холодный зловещий взгляд, – боюсь, я пока не могу дать  ему ее. Я еще сама  не дочитала.  Кстати, дорогой, –  продолжала она, не выпуская из меня цепкого хищного взгляда, – Берти сказал, что будет счастлив помочь нам в нашем плане с серебряной коровой.

     – Дружище, неужели ты согласен? – радостно встрепенулся Пинкер.

     – Конечно,  согласен, – сказала Стиффи.  – Он только  сейчас говорил мне, какое удовольствие это ему доставит.

     – Ты не против, если я расквашу тебе нос?

     – Конечно, он не против.

     – Понимаешь, я должен быть в крови. Кровь – это главное.

     – Ну конечно же, конечно,  –  нетерпеливо  вступила Стиффи. Казалось, она торопится завершить сцену. – Он все понимает.

     – Берти, а когда ты сочтешь возможным провести операцию?

49